Неточные совпадения
Да,
кажется, голубушка моя,
И потому с тобой мне не ужиться,
Что лучшая
Змея,
По мне, ни к чорту не годится».
И — вздохнул, не без досады, — дом
казался ему все более уютным, можно бы неплохо устроиться. Над широкой тахтой — копия с картины Франца Штука «Грех» — голая женщина в объятиях
змеи, — Самгин усмехнулся, находя, что эта устрашающая картина вполне уместна над тахтой, забросанной множеством мягких подушек. Вспомнил чью-то фразу: «Женщины понимают только детали».
Если Ольге приходилось иногда раздумываться над Обломовым, над своей любовью к нему, если от этой любви оставалось праздное время и праздное место в сердце, если вопросы ее не все находили полный и всегда готовый ответ в его голове и воля его молчала на призыв ее воли, и на ее бодрость и трепетанье жизни он отвечал только неподвижно-страстным взглядом, — она впадала в тягостную задумчивость: что-то холодное, как
змея, вползало в сердце, отрезвляло ее от мечты, и теплый, сказочный мир любви превращался в какой-то осенний день, когда все предметы
кажутся в сером цвете.
В Стелленбоше Ферстфельд сказывал нам, что, за несколько дней перед нами, восьмилетняя девочка сунула руку в нору ящерицы, как
казалось ей, но оттуда выскочила очковая
змея и ужалила ее.
Вся гора, взятая нераздельно,
кажется какой-то мрачной, мертвой, безмолвной массой, а между тем там много жизни: на подошву ее лезут фермы и сады; в лесах гнездятся павианы (большие черные обезьяны), кишат
змеи, бегают шакалы и дикие козы.
Змеи,
кажется, еще более остерегаются людей, нежели люди их.
Он задыхался от ярости, сжимал кулаки и,
кажется, готов был броситься на Харитину и убить ее одним ударом. О, как он ревновал ее к ее прошлому, как ненавидел ее и с радостью растоптал бы ее, как топчут
змею!
— Уж так бы это было хорошо, Илья Фирсыч! Другого такого
змея и не найти,
кажется. Он да еще Галактион Колобов — два сапога пара. Немцы там, жиды да поляки — наплевать, — сегодня здесь насосались и отстали, а эти-то свои и никуда не уйдут. Всю округу корчат, как черти мокрою веревкой. Что дальше, то хуже. Вопль от них идет. Так и режут по живому мясу. Что у нас только делается, Илья Фирсыч! И что обидно: все по закону, — комар носу не подточит.
В это время на краю щели появился большой черный муравей. Он спустился внутрь на одну из
змей и взобрался ей на голову. Муравей лапками коснулся глаза и рта пресмыкающегося, но оно чуть только показало язычок. Муравей перешел на другую
змею, потом на третью — они,
казалось, и не замечали присутствия непрошенного гостя.
— Да я… как гвоздь в стену заколотил: вот я какой человек. А что касаемо казенных работ, Андрон Евстратыч, так будь без сумления: хоша к самому министру веди — все как на ладонке покажем. Уж это верно… У меня двух слов не бывает. И других сговорю.
Кажется, глупый народ, всего боится и своей пользы не понимает, а я всех подобью: и Луженого, и Лучка, и Турку. Ах, какое ты слово сказал… Вот наш-то
змей Родивон узнает, то-то на стену полезет.
Я получил было неприятное впечатление от слов, что моя милая сестрица замухрышка, а братец чернушка, но, взглянув на залу, я был поражен ее великолепием: стены были расписаны яркими красками, на них изображались незнакомые мне леса, цветы и плоды, неизвестные мне птицы, звери и люди, на потолке висели две большие хрустальные люстры, которые
показались мне составленными из алмазов и бриллиантов, о которых начитался я в Шехеразаде; к стенам во многих местах были приделаны золотые крылатые
змеи, державшие во рту подсвечники со свечами, обвешанные хрустальными подвесками; множество стульев стояло около стен, все обитые чем-то красным.
— Очень, — отвечал Вихров, — но что значит этот стоглавый щит; есть,
кажется, только стоглавый
змей.
Я вел себя глупо;
кажется даже, я мальтретировал ее. Но эта женщина —
змея в полном смысле этого слова! Она скользит, вьется… Через четверть часа я сидел в своей дурацкой квартире, кусал ногти и рвал на себе волосы…
Стоя под ее низкими, густыми ветвями, я мог хорошо видеть, насколько позволяла ночная темнота, что происходило вокруг; тут же вилась дорожка, которая мне всегда
казалась таинственной: она
змеей проползала под забором, носившим в этом месте следы перелезавших ног, и вела к круглой беседке из сплошных акаций.
Штык блестел,
казалось, что он живой, извивается, как
змея, и хочет ужалить, — это было немножко боязно, но больше приятно.
Вода тоже сера и холодна; течение ее незаметно;
кажется, что она застыла, уснула вместе с пустыми домами, рядами лавок, окрашенных в грязно-желтый цвет. Когда сквозь облака смотрит белесое солнце, все вокруг немножко посветлеет, вода отражает серую ткань неба, — наша лодка висит в воздухе между двух небес; каменные здания тоже приподнимаются и чуть заметно плывут к Волге, Оке. Вокруг лодки качаются разбитые бочки, ящики, корзины, щепа и солома, иногда мертвой
змеей проплывет жердь или бревно.
Но вот этот трехглавый
змей сполз и распустился:
показались хребты коней, махнул в воздухе хвост пристяжной; из-под ветра взвеяла грива; тройка выровнялась и понеслась по мосту.
Тускло блестит медь желтым, мертвым огнем, люди, опоясанные ею,
кажутся чудовищно странными; инструменты из дерева торчат, как хоботы, — группа музыкантов, точно голова огромного черного
змея, чье тело тяжко и черно влачится в тесных улицах среди серых стен.
Казалось, что около барки живым клубом шипела и шевелилась масса
змей.
К следующему дню снег наполовину стаял. Кое-где проглянула черная земля, а к вечеру прихватило чуть-чуть изморозью. Воздух стал прозрачнее для света и звуков. Шум поездов несся так отчетливо и ясно, что,
казалось, можно различить каждый удар поршней локомотива, а когда поезд выходил из лощины, то было видно мелькание колес. Он тянулся черной
змеей над пестрыми полями, и под ним что-то бурлило, варилось и клокотало…
Федосей, не быв никем замечен, пробрался через гумна и наконец спустился в знакомый нам овражек, перелез через плетень и приблизился к бане; но что же? в эту решительную минуту внезапный туман покрыл его мысли,
казалось, незримая рука отталкивала его от низенькой двери, — и вместе с этим он не имел силы удалиться, как боязливая птица, очарованная магнетическим взором
змеи!
Отчего они тогда
казались нам невероятны?.. а теперь! — русские дворяне гибнут и скрываются в лесах от простого казака, подлого самозванца, и толпы кровожадных разбойников!.. все, которые доселе готовы были целовать наши подошвы, теперь поднялись на нас… о
змеи!
Освещённый огнём костра, Шакро извивался
змеёй, прыгал на одной ноге, выбивал дробь обеими, и его блестящее в огне тело покрывалось крупными каплями пота, они
казались красными, как кровь.
Но вот этот трехглавый
змей сполз,
показались хребты коней, махнул в воздухе хвост пристяжной из-под ветра; тройка выравнялась и понеслась по мосту, мерно и в такт ударяя подковами о звонкие доски.
И
кажется, будто не одна, а тысячи
змей вьются, и жалят, и пожирают сами себя.
— Чур, сказку не перебивать, а кто перебьет, тому
змея в горло заползет, — с притворной досадой молвила Никитишна и так продолжала: — Иван-царевич с девицами не опознался, им не
показался, поехал домой.
Все бросились наверх и были поражены тем, что увидали. Действительно, море точно горело по бокам корвета, вырываясь из-под него блестящим, ослепляющим глаз пламенем. Около океан сиял широкими полосами, извиваясь по мере движения волны
змеями, и, наконец, в отдалении сверкал пятнами, звездами, словно брильянтами. Бока корвета, снасти, мачты
казались зелеными в этом отблеске.
Котенок
казался парализованным, и вместо того, чтобы спасаться бегством, он пищал и в испуге делал прыжки, а
змея, не спуская с него глаз, раскачивалась вправо и влево, постепенно приближаясь к своей жертве.
Дорога с её узкой лентой, покрытая опавшей с деревьев листвой,
казалась при свете какой-то причудливой пестрой
змеей, убегавшей в глубь леса.
И вот она разразилась… Золотые
змеи забегали по черным облакам, гром гремел так, что,
казалось, сотрясались горы, и целый поток дождя лился на почву, делая ее мягкой и скользкой…
Я видел его в этой роли только раз; и до сих пор, когда вздумаю о нем, меня преследуют звуки, будто отзывы из ада: «Да, покровитель!!» — и этот взгляд, от обаяния которого душа ваша не имеет сил освободиться, и это шафранное лицо, исковерканное беснованием страстей, и этот лес волос, из которого,
кажется, выползти готово целое гнездо
змей.
«Отогрела я,
кажется,
змею на груди…» — в минуту особенного пессимистического настроения говорила сама себе княгиня.
Ему
казалось, он упал с седьмого неба в пропасть, где кишат
змеи и разные гады, готовые вонзить в него свое жало или облить его своим ядом.